Понятия человеческой души
С.Л. Франк
Мы знакомимся с человеком, о котором ранее ничего не
знали. Отдельные его суждения и поступки дают нам представление о некоторых
содержаниях его душевной жизни, т.е. о "душевных явлениях", в нем
происходящих; но мы еще совершенно не знаем, что это за человек. И
вдруг какое-нибудь одно суждение, им произнесенное, одно его действие, иногда
одна его улыбка или один жест сразу говорят нам, с кем мы имеем дело: мы ясно
узнаем в этих проявлениях уже не те или иные отдельные душевные переживания
человека, а само существо его души; и свидетельством этого является
то, что отныне мы можем предвидеть все его поведение и отношение к вещам. Еще
один пример, быть может, для большинства более убедительный. С тех пор как
каждый из нас помнит себя, он имеет сознание по крайней мере некоторых из своих
душевных переживаний. Но показаниями многих выдающихся людей удостоверено, что
лишь гораздо позднее, в юношеском или даже зрелом возрасте, появляется у
человека, как что-то совершенно новое, сознание своей личности, своего
"я" как особой реальности. Это сознание имеет по большей части
характер внезапного откровения, неожиданного опытного раскрытия особого, ранее
не замечавшего мира внутренней жизни как целостного единства. Во всех этих
случаях мы имеем опытное знание "души" как чего-то отличного от
единичных душевных явлений. Для нас было здесь существенно лишь отметить
показания непосредственного опыта, которые говорят нам, что мы можем иметь опыт
не только об отдельных душевных явлениях, но и о самой душе. Кто никогда не
пережил указываемых нами или аналогичных им случаев опытного познания души,
тот, конечно, будет сомневаться в их возможности; но, думается, все люди их
переживали, и лишь предвзятые теории заставляют их или отрицать, или же искусственно
перетолковывать такие непосредственные свидетельства опыта.
Предположение, что душевная жизнь складывается из
обособленных, независимых друг от друга элементов, – вроде того, как дом
строится из отдельных кирпичей, – опровергается любым внимательным и
непредвзятым восприятием душевной жизни, в котором последняя всегда
обнаруживается как слитное целое. В сущности, все, что мы воспринимаем в себе,
носит характер некоторого общего "самочувствия", целостного душевного
состояния; и всякое многообразие, подмечаемое нами в этом целом, дано именно
только на почве целого и столь глубоко укоренено в нем, что без него совершенно
непредставимо. Но, может быть, возразят: пусть в каждый момент конкретно
воспринимаемое явление есть необособимый отдельный элемент душевной жизни, а
сама "душевная жизнь", как целое, все же она не тождественна
целостности "души", ибо под душой мы разумеем единство, объемлющее
все множество сменяющихся душевных состояний, весь временной поток
душевной жизни человека от его рождения до смерти.
Итак, "душа" в этом смысле – как единство
или целостность душевной жизни – вовсе не есть что-то далекое, таинственное,
недостижимое для нас. Напротив, она есть самое близкое и доступное нам; в
каждое мгновение нашей жизни мы сознаем ее, вернее сказать – мы есть она, хотя
и редко замечаем и знаем ее. "Душа" в этом смысле
есть, говоря меткими словами Лотце, "то, за что она выдает себя"
– наше собственное существо, как мы ежемгновенно его переживаем. Эта душа есть
не "субстанция", "бессмертная сущность", "высшее
начало" и пр., – словом, не загадочная, мудреная вещь, о которой мы часто
узнаем только из книг и в которую можно верить и не верить, а просто то, что
каждый человек зовет самим собой и в чем никому не приходит в голову сомневаться.
Поэтому, утверждая, что душа существует и познаваема, мы ничего не предрешаем о
ее сущности, кроме того – очевидного для всякого непредвзятого сознания –
факта, что наша душевная жизнь есть не механическая мозаика из каких-то
душевных камешков, называемых ощущениями, представлениями и т.п., не сгребенная
кем-то куча душевных песчинок, а некоторое единство, нечто первично-сплошное и
целое, так что, когда мы употребляем слово "я", этому слову
соответствует не какое-либо туманное и произвольное понятие, а явно сознаваемый
(хотя и трудно определимый) факт.
Душа — дар моего духа другому
человеку
В.П.Зинченко
В. В. Кандинский сделал следующий шаг. Он
утверждал, что всякое произведение искусства есть дитя своего времени, часто
оно и мать наших чувств: «Истинное произведение искусства возникает
таинственным, загадочным, мистическим образом "из художника".
Отделившись от него, оно получает самостоятельную жизнь, становится личностью,
самостоятельным духовно дышащим субъектом, ведущим также и материальную
жизнь; оно является существом <…>, оно, как каждое существо,
обладает дальнейшими созидательными, активными силами. Оно живет, действует
и участвует в созидании духовной атмосферы…» (1992, с.99). Духовная
атмосфера, в свою очередь, необходима для созревания и очеловечивания
чувств. Кандинскому вторил А. А. Ухтомский: песни Петрарки
и Данте стали определителями поведения для дальнейшего человечества.
В этом же духе размышлял и Л. С. Выготский. Он также
считал, что аффективно-смысловые образования человеческого сознания существуют объективно
вне каждого отдельного человека в виде произведений искусства или
в виде каких-либо других материальных творений людей. Он подчеркивал, что
эти формы существуют раньше, чем индивидуальные аффективно-смысловые
образования. Л. С. Выготский, Д. Б. Эльконин,
Б. Д. Эльконин называют эти объективные аффективно-смысловые
образования, существующие до и вне развивающегося индивида, идеальной
формой, которая усваивается и субъективируется в процессе
индивидуального развития, становится реальной формой психики и сознания индивида.
Таким образом, мало кто сомневается, что
искусство — одно из важнейших средств воспитания души, поскольку
в нем эстетическими средствами выражается духовный и этический опыт
человечества. Искусство — это до-теоретическая этика — этика в действии,
а не в назидании. Искусство практически вводит человека в мир
человеческих ценностей, чего, к сожалению, нельзя сказать о науке. Не
просто восприятие, а активное восприятие и созерцание произведений
искусства есть начало духовной практики. Мой учитель — детский психолог
А. В. Запорожец так описывал эволюцию поведения детей-дошкольников
в театре: со-присутствие, сочувственное со-действие, со-чувствие,
со-переживание. В итоге соприсутствие превращается в симпатическое
соучастие или, в сопричастие, из которых может вырасти со-мыслие
и эстетическое отношение к происходящему на сцене. Все эти стадии,
благодаря детской непосредственности, отчетливо наблюдаемы. Обратимся
к вопросу о механизмах влияния искусства на человеческую душу.
Конечно, перед обсуждением этой вечной проблемы
следовало бы дать определение души. Но у меня достаточно скромности
(и чувства юмора!), чтобы этого не делать ни в русской, ни в японской
аудитории. Ограничусь очевидным: "Душа это — дар моего духа другому
человеку" (М. М. Бахтин). Хорошо, когда у дарителя есть что
и кому дарить. А между тем младенцы, практически, с рождения
взыскуют (жаждут) общения с человеческой душой. Это хорошо иллюстрирует
исследование Ф. Салапатека. Если младенец месячного возраста смотрит на лицо
как парикмахер, двигаясь по его внешним контурам, то всего лишь через месяц
фиксации его глаз сосредоточены преимущественно на глазах и губах
взрослого. Он смотрит в глаза как в зеркало человеческой души и,
возможно, пытается найти в них свое отражение. Это не просто пассивное
наблюдение. По многочисленным данным разных авторов первая человеческая
улыбка появляется у младенцев на 21 день от роду. Детская
улыбка — это благодарный откликна душевное расположение взрослого.
К большому сожалению, последнее не всегда встречается. Мифотворческая
фантазия Платона породила замечательный образ души, которую он уподобил
соединенной силе окрыленной пары коней и возничего. Возничий —
разум; добрый конь — волевой порыв; дурной конь — аффект (страсть).
Если какой-либо из атрибутов души отсутствует, душа оказывается ущербной.
Например, Л. Н. Толстой писал, что полководцы лишены самых лучших
человеческих качеств — любви, поэзии, нежности, философского пытливого
сомнения. Наличие всех трех атрибутов души: разума, чувства и воли не
гарантирует ее богатства. Глубокий ум, высокий талант, замечательное
профессиональное мастерство могут быть отравлены завистью, гордыней, которые
опустошают душу, убивают дух. Может быть, платоновской соединенной силе
не хватает крыльев?! Подобное объяснение красиво, но его трудно принять
в качестве определения. Но из него следует, что душу нельзя свести
к познанию, чувству и воле.
Душа — это
таинственный избыток познания, чувства и воли, без которого невозможно, их
полноценное развитие. Напомню язвительное замечание Б. Пастернака: талантов
много — духа нет.